Сам Сергеев тоже продолжил необычную традицию наследований, состоя в гражданском браке с Н.Н. Бромлей. Его сын — Юлиан Владимирович Бромлей (соответственно — внук Станиславского) был крупнейшим теоретиком советской марксистской этнографии, — его построения не лишены содержательности, но сейчас его, конечно, более всего помнят как оппонента Л.Н. Гумилева. Согласитесь, изящный сюжет — спор сына Гумилева и Ахматовой и внука Станиславского о биологической или социальной природе этноса. «Этнос — биосферный феномен!» — говорит Гумилев сын Гумилева. «Не верю! Партия учит иначе!» — отвечает ему внук Станиславского.
Не будет преувеличением сказать, что именно эти стихотворные вставки придавали сергеевскому учебнику его неповторимый вкус. Большинство исторических картин как бы запечатывалось ярким поэтическим образом, к тому же значительно расширявшим культурное сознание студента.
Приведу лишь несколько примеров поэтических вставок, навсегда врезавшихся мне в память после сергеевского учебника.
Гесиод с его басней о соловье и ястребе, посвященной по мнению советских историков классовой борьбе, а по мнению моему — вечному угнетению слабого и бесправного сильным и могущественным:
Басню теперь расскажу я царям, как они неразумны.
Вот что однажды сказал соловью нестрогласному ястреб.
Когти вонзивши в него и неся его в тучах высоких.
Жалко пищал соловей, пронзённый кривыми когтями,
Тот же властительно с речью такою к нему обратился:
«Что ты, несчастный, пищишь? Ведь намного тебя я сильнее!
Как ты не пой, а тебя унесу я, куда мне угодно,
И пообедать могу я тобой, и пустить на свободу.
Разума тот не имеет, кто мериться хочет с сильнейшим;
Ни победит он его — к уннженью лишь горе прибавит!»
Вот что стремительный ястреб сказал, длиннокрылая птица.
Тиртей с его «Спартанским Бусидо:
Вражеских полчищ огромных не бойтесь, не ведайте страха,
Каждый пусть держит свой щит прямо меж первых бойцов,
Жизнь ненавистной считая, а мрачных посланниц кончины —
Милыми, как нам милы солнца златые лучи!
И прямо противоположная по посылу самоирония Архилоха:
Носит теперь горделиво саиец мой щит безупречный:
Волей-неволей пришлось бросить его мне в кустах.
Сам я кончины зато избежал. И пускай пропадает
Щит мой! Не хуже ничуть новый могу я добыть.
Солон с его рассказом о том, как он освободил землю Афин от пут долгового рабства сограждан:
Мать черная Земля, с которой снял тогда
Столбов поставленных я много долговых.
Рабыня прежде, ныне же свободная.
Ну и конечно же Аристофан с его великолепными «Всадниками» и убийственной характеристикой демагога Клеона:
О презренный крикун! Вопит вся страна
О нахальстве твоём несказанном.
И собранье народа, и суд, и казна,
И архивы полны им до края…
И в грязи копошась, ты весь город смешал,
Оглушил громким криком Афины.
И за взносами дани следишь ты со скал,
Как в морях рыбаки за — тунцами.
И язвительная характеристика старикашки глупенького — афинского Демоса.
Дивна власть твоя, о Демос!
Ты всем людям, как тиран,
Страх ужаснейший внушаешь,
Но ввести тебя в обман
Так легко. До лести падкий,
Сам же лезешь ты в капкан.
И на речи чьи угодно
Ты готов разинуть рот.
А рассудок своевольный
Всё в отсутствии живёт.
Именно этот метод перемежения фактического изложения и прозаических иллюстраций яркими стихотворными вставками из шедевров древегреческой поэзии и сделал, кажется, работу Сергеева тем самым эталонным учебником, переиздающимся и до сего дня.
