Выложил на 100 книг свой разбор второго тома вампуки Акунина. Теперь со ссылочным аппаратом.
***
«Никогда и ни в каком случае историк не должен забывать исторической истины, что бы не подсказывала ему его догадливость и как бы ни увлекало сильное воображение, и раз он забыл это… ему уже трудно верить и можно лишь посоветовать положить совсем историческое перо и взять перо беллетриста» — так безжалостно отозвался на опыты историка Н.И. Костомарова в сочинении романов из древней жизни основатель русской историографии М.О. Коялович в своей «Истории русского самосознания». Вряд ли бы он отнесся более снисходительно к тому, кто, не отложив пера беллетриста, протянул руку то ли к лавровому, а вернее – к терновому венцу историка.
Ни многочисленные предупреждения об опасности смешения жанров, ни практически тотальный критический разгром первого тома ни удержали, однако, Бориса Акунина, ни от выпуска романа из древнерусской жизни о похождениях какого-то Кия, ни от публикация продолжения своей «Истории», посвященного самому мрачному, ордынскому, её периоду.
Первый том сочинения Акунина я назвал «триумфом полузнания». Не владея приемами серьезной исторической критики, не зная современного состояния научной литературы, имея лишь весьма приблизительные и ошибочные сведения о предмете и регулярно в них путаясь, автор, однако, дерзает излагать эту путаницу читателю, не снабжая её даже минимально точными отсылками к источникам и литературе. В качестве ссылки на источники выступают фразы «Летопись сообщает», так что у не знающего о русской истории вообще ничего читателя создается впечатление, что «Летопись» – это такая бухгалтерская книга, где записаны события за много веков. Ему даже не придет в голову, что летописей много, что они разнятся по составу, времени написания, тенденциозности, достоверности сведений, и, разумеется, условному названию, данному современными историками: «Лаврентьевская», «Новгородская I», «Никоновская». Что сведения из этих летописей не совпадают, а порой и серьезно противоречат друг другу.
В качестве последнего слова научной мысли на страницах книги фигурируют цитаты из Карамзина, Соловьева, Ключевского – на фоне которых даже пару раз процитированная публицистика Л.Н. Гумилева покажется передним краем науки. В качестве авторитетных характеристик русских князей автор уснащает страницы своего сочинения пространными выписками из помянутого выше украинского историка-москвофоба Костомарова. В, мягко говоря, пристрастности и выставлении оценок с партийных позиций украинского сепаратизма Костомарова небеспочвенно упрекали еще прижизненные критики.
При этом Акунин не счел необходимым приложить к своему тексту хотя бы три странички библиографии, которые позволили бы самым пытливым из его читателей продолжить самообразование. Как следствие, ложные и произвольные мнения, фактические ошибки, которыми буквально напичкан этот труд, рискуют так с читателем навсегда и остаться.
